Образ философа и образ школы

(к вопросу о риторике образа)[1]

Имя Сократа стало эпонимом для целого ряда античных школ мысли – так называемых «сократических школ», а также особого философского жанра – сократического диалога. Образ самого Сократа уже в античности сделался предметом «двоемыслия»: «ови убо любяще его, ови же ненавидяще». Например, у Аристофана мы находим сатирический, даже карикатурный образ философа как главы софистической «мыслильни». Совершенно иначе – кистью  преданного ученика – благоговейно рисует апологетический образ Сократа Ксенофонт в своих «Меморабилиях». Особое отношение к образу Сократу вырабатывает Платон: в его диалогах происходит инструментализация образа Сократа, то есть он перестаёт быть самим собой, становясь знаком самого себя, а затем и знаком некоторой философской позиции, необходимым Платону для создания мереологических ситуаций мышления.

Именно Платон, полагаю, положил начало риторике образа Сократа, вложив в уста Алкивиада панегирик афинскому философу (интерлюдия в диалоге «Пир», 215а – 217b: похвала Сократу создаётся через обращение к образу сатира Марсия и силенов). В речи Алкивиада обыгрывается нелепая внешность Сократа в соотнесении с силой и притягательностью его ума и мысли. Этот диалектический момент станет топосом, который мы можем обнаружить, например, у Рабле («Гаргантюа и Пантагрюэль» - «От автора»), и его можно назвать положительной линией в истории риторики образа: утверждается доминанта внутреннего над внешним, истины над видимостью.

Однако, существует и отрицательная линия, представленная, прежде всего, позицией Ф. Ницше (за образом которого также стоит внушительная риторическая традиция). Для Ницше образ Сократа служит показателем важного перелома в античном мышлении: «С появлением Сократа греческий вкус изменяется в благоприятную для диалектики сторону… этим побеждается аристократический вкус; чернь всплывает наверх с диалектикой». То есть для Ницше Сократ – это буквально monstrum, типичный преступник тоже безобразен и т.д. Ницше разбивает диалектику положительной риторики: за внешним безобразием таятся не духовная сила и свет разума, а месть и бунт черни. За это отрицательной риторикой образа стоит, прежде всего, критика просветительского разума. Но, как отмечал Э. Бертрам, для Ницше образ Сократа становился образом его самого: «В ницшевской ненависти к Сократу, в ненависти, напоенной любовью, своеобразно соединяется его ненависть к самому себе и преображение самого себя». Сократ – это одновременно и образ разрушительной логики, ядовитого рационализма, и образ высшего призвания – «музицирующий Сократ», по Ницше.

Интересную трактовку образа Сократа предлагал католический теолог Р. Гвардини. Для него Сократ – это фигура «приобщения». В этой интерпретации угадываются черты христианской этики, в частности – доктрины imitatio Christi.

Итак, образ Сократа – это образ античной диалектики, представленной многочисленными школами, образ античного декаданса, образ просветительского рационализма, образ ницшеанского философствования. И, наконец, в отдельных интерпретациях образ Сократа соотносим с образом Христа.